Читать онлайн «Социальная лингвистика [с таблицами]». Страница 48

Издания Скорины были достаточно известны как в Беларуси и на Украине, так и в Московской Руси. Еще в XVIII в. на авторитет Скорины ссылались старообрядцы. Однако белорусский и западнославянский "акцент" в церковнославянском языке Скорины, как и слишком светский тон его предисловий, по-видимому, затрудняли полное принятие его книг официальной православной традицией. Во всяком случае, издания Скорины не оказали такого влияния на языковую ситуацию, как книги Ивана Федорова.

Иван Федоров (или Федоро́вич), по геральдическим данным, происходил из белорусского шляхетского рода Рогозов. Учился в Краковском университете (бакалавр "свободных наук"), в бытность в Москве — дьякон одной из церквей Кремля. Его первые издания увидели свет в Москве (Апостол 1564 г., Часовник 1565 г.). Из-за гонений вынужден был перебраться в Литовскую Русь. Здесь в Заблудове (сейчас местечко в восточной Польше) в 1569–1570 гг. в типографии великого гетмана литовского Григория Ходкевича Иван Федоров напечатал Учительное Евангелие и Псалтырь с Часословцем. Позже в собственной типографии во Львове он издает Апостол и первый у восточных славян печатный букварь (1574 г.), оказавший определяющее влияние на все последующие буквари допетровской Руси. С конца 70-х гг. Иван Федоров в Остроге (сейчас райцентр в Ровенской области на Украине). Здесь, в типографии православного магната князя Константина Острожского, он издает греческо-церковнославянский букварь (1578 г.), Новый Завет с Псалтырью и знаменитую Острожскую Библию (1581 г.). В ее основе лежит рукописный полный свод библейских книг, который в 1499 г. был подготовлен на "книжном дворе" новгородского архиепископа Геннадия (так называемая Геннадиевская Библия) и спустя десятилетия с санкции Ивана IV передан Ивану Федорову для издания "типом".

Острожская Библия Ивана Федорова сыграла выдающуюся роль в утверждении церковнославянского языка в качестве основного языка книжно-письменной культуры восточного славянства до XVIII в. Она была переиздана в Москве в 1663 г., с ней считались последующие издатели церковнославянской Библии в России. Острожская Библия послужила источником языковых примеров и образцов в той кодификации церковно-славянского языка, которая представлена в знаменитой грамматике Мелетия Смотрицкого (Евье [близ Вильны], 1619; 2-е изд. — М., 1648; 3-е изд. — М., 1721). В Московской Руси XVII — начала XVIII в. грамматика Смотрицкого была главным нормативным руководством по церковнославянскому языку. Она утверждала и пропагандировала тот церковнославянский язык, который был ее камертоном и источником, — язык Острожской Библии Ивана Федорова.

С созданием письма в обществе возникают специальные институты, которые обеспечивают функционирование письменной речи и непрерывность письменной традиции. Это, во-первых, школа и, во-вторых, те или иные хранилища текстов — библиотека, архив, музей (см.: Рождественский 1979, 55). Школа является обязательным условием существования письменности: школа учит понимать написанное и создавать новые тексты.

Роль школы в истории языковой коммуникации состоит в том, что школа подготавливает подрастающее поколение к участию в сложных видах информационного обмена — с использованием письма, искусственных семиотических систем (например, символических языков математики, физики или таких семиотик, как географическая карта или чертеж), с использованием неродных (иностранных) языков. То, что входит в предмет общего образования, сразу становится традицией, классикой или азбучной истиной, начинает "само собой разуметься". Именно через школу новые семиотики и новые технические средства общения, становясь по-настоящему массовыми, внедрялись в жизнь. Особенно велика роль школы в распространении такого сложного и богатого "кода", как литературный язык. В отличие от знаков дорожном движения, литературному языку нельзя выучиться за две недели. Здесь нужны годы школьного учения, т. е. чтения классических произведений и просто правильных (т. е. отвечающих языковым нормам) текстов учебников, под руководством учителей, вполне владеющих литературной нормой и могущих научить правильной устной и письменной речи.

Роль школы в социальной истории языков особенно заметна в условиях двуязычия. Из всех факторов, способных упрочить позиции языка этнического меньшинства, самым действенным является использование этого языка в качестве языка обучения в средней школе (в сравнении с такими факторами, как: 1) использование языка в массовой коммуникации; 2) использование в судопроизводстве и администрации; 3) придание языку престижного юридического статуса "государственного" или "официального"; 4) наличие литературной традиции на языке этнического меньшинства; см. с. 122–131). Первенствующая роль школы в сохранении языков меньшинств связана, во-первых, с тем, что школа, в отличие от семьи, передает подрастающему поколению язык функционально более богатый, чем язык семейно-бытовой. Язык базового образования имеет наибольшие шансы стать основным языком жизнедеятельности человека. Во-вторых, само существование средних школ с определенным языком обучения предполагает достаточно широкую инфраструктуру, которая "работает" на сохранение этого языка.

Начать с того, что нужны учителя для преподавания на языке всех предметов средней школы. Значит, в пединститутах должны быть, как минимум, группы или отделения, готовящие таких специалистов. Далее, нужны учебники, пластинки, учебные фильмы на языке меньшинства; нужна литература хотя бы для внеклассного чтения, а может быть, и для развлечения. Значит, нужны авторы, владеющие этим языком, а также переводчики, редакторы, корректоры, наборщики. Создаются органы, координирующие работу школы (средней и высшей) и издательского дела на языке. В таких условиях естественно возникает печать на своем языке, свои программы или каналы на радио и телевидении, свои клубы, свои любительские театры и т. д. Вполне вероятно, что дети тех, кто хотя бы в силу профессии связан с языком этнического меньшинства, пойдут в среднюю школу с этим языком обучения.

Один из учеников Буслаева, член-корреспондент Петербургской Академии наук А.И. Кирпичников, еврю мемуарную лекцию о Буслаеве назвал так: "Ф. И. Буслаев как идеальный профессор 60-х годов"[97]. Буслаев был выдающимся ученым и "великим учителем", как впоследствии скажет о нем академик Шахматов. В историю науки Буслаев вошел как глава русской "мифологической школы" в фольклористике и литературоведении[98], крупнейший знаток древнерусской письменности и изобразительного искусства, автор исследований и университетских курсов о скандинавском, испанском, французском эпосе, о творчестве Данте.

Современники вспоминают о Буслаеве не только как о "втором Ломоносове" (слова А.А. Дмитриевского), но и как об очень хорошем человеке — глубоко нравственном, добром и терпимом, живом ("живой как ртуть"), остроумном. "О н так просто и весело относится к своему знанию, к своему труду, что, видимо, они составляют одно целое с его личностью". "Учитель нескольких поколений" (Е.Ф. Будде), "Буслаев был совершенно свободен от той слабости, которой страдают едва ли не поголовно даже лучшие из ученых — от страсти оказывать нравственное давление на младших, влиять больше, нежели это необходимо" (Русское и славянское языкознание 1980, 161, 146). В 1860 г. Буслаев прочел годичный курс истории русской словесности наследнику русского престола[99].

Профессор Московского университета, академик Петербургской академии, Буслаев исключительно много сделал для качественного преподавания языка и словесности в начальной и средней школе. В молодости он несколько лет был домашним учителем в московских аристократических семействах. Не скованный стандартной программой и обязательными учебниками, начитанный в западноевропейской лингводидактике[100], Буслаев искал максимально естественные и эффективные пути преподавания языка. Этот опыт лег в основу книги "О преподавании отечественного языка" (М., 1844), составившей эпоху в методических поисках русской школы[101]. Ее автору было 26 лет.

В том же 1844 г. Буслаев печатает две брошюры по методике начальною преподавания языка: "Опыт начального обучения отечественному языку" и "О преподавании азбуки в приходских школах". В 1858 г. он выпускает "Опыт исторической грамматики русского языка: Учебное пособие для преподавателей". "Опыт" (под названием "Историческая грамматика русского языка") переиздавался еще 6 раз: 6-е издание — в Москве (1959), 7-е (репринтное воспроизведение 4-го московского издания 1875 г.) — в Германии (Лейпциг, 1977). В 1861 г. Буслаев издает превосходную "Историческую хрестоматию церковнославянского и древнерусского языков". В ней было представлено 135 произведений, из них 69 публиковались впервые (см.: Славяноведение 1979, 90). Замечательно, что эта книга составлялась для воспитанников "военно-учебных заведений" (т. е. для кадетов, или, говоря нынешним языком, для суворовцев), однако ее уровень сопоставим с современными пособиями для студентов-филологов. Поразительны комментарии к каждому памятнику: поясняется немногое, очень кратко и точно. Сейчас такой комментарий можно адресовать профессионалу, но не подростку. В XIX в. внятность церковнославянского и древнерусского текстов для гимназиста или кадета была существенно выше, потому что общая культура была в большей мере гуманитарной. В 1869 г. Буслаев составил для средних учебных заведений "Учебник русской грамматики, сближенной с церковнославянскою, с приложением образцов грамматического разбора"; его 10-е издание вышло в 1907 г. Сокращенная версия буслаевской "Хрестоматии" (под названием "Русская хрестоматия. Памятники древнерусской литературы и народной словесности, С историческими, литературными и грамматическими объяснениями, со словарем и указателем. Для средних учебных заведений") выдержала 13 изданий, из них последнее — г в 1917 г.